Поцелуй Первым - Манилова Ольга

— Вася, обещай мне, что все хорошо для тебя решится. Обещай мне, иначе я… Я сама чистосердечное сделаю.

Перебираю и перебираю ее ладони в своих, и сам себя утихомирить пытаюсь. Глядит на меня уверенно и грустно. Полхаты я готов разнести.

Чтобы моя Алиса у мусоров хоть минуту пробыла!

— Обещаю, и никаких чистосердечных от тебя не будет. Кто пацана воспитывать будет?

Она от возмущения чуть не подскакивает. Прямо как сыночек ее новоиспеченный, кстати.

— Вспомнил! Кулаков, ты… К совести моей взывать не надо, дубина. Лучше расскажи, как авария случилась и почему ты угашенный гоняешь!

— Потому что долбоебом был, вот как. Сама знаешь почему.

Впиваемся взглядами друг в друга, воздух как миражом поводит. Пальцы ее прохладные мои гладят. Хочу, чтобы царапала меня.

— Ты еще… ты хочешь быть вместе? — спрашивает таким тихим, таким нежным голосом, что я сначала думаю, мне послышалось.

Дергаю ее на себя ближе, и это предел моего спокойствия. Это я еще аккуратно.

— Что ты несешь? Где это я выдавал, что вообще можно быть не вместе. В больничке тебя ждал, думал, вспомнишь про меня.

— Я после… в тот вечер планировала прийти. Честно говоря, опасалась, выгонишь меня, — улыбается скованно и осторожно поглядывает.

Подваливает меня углями, конечно. Некоторые стынут. Точно меня хотела еще, вижу, что не врет.

Но опасалась? Блядь, даже если я тогда навалил криков тупых, Алиса же не думала, что я в ноги не бросился бы? Если пришла. Хоть бы написала, я бы даже из наркоза выпрыгнул.

Я-то куда от стыда мог прийти? Кричал ей, чтобы другим мозги ебала. Да я лучше живот себе вспорю, чем позволю каких-то других.

— Алиса, я угасился перед аварией, потому что… невыносимо, сечешь? Ждал тебя. Семь дней уже накатило. Помнишь?

— Помню, — грустит и отворачивается.

— Наговорил тебе дури. Я… проиграл на самом деле. Сечешь? От того и разорался.

Я, конечно же, ближе тулюсь. Оно само собой выходит. У колдовства здесь завод стальканатный где-то. Потому что я всегда должен быть максимально близко к ней, если даже только взглядом выхватываю. Канатами меня притягивает. А по ним ток сочится жаром.

— Я не хочу разговоров сейчас, — шепчет она и зажмуривается. У меня вместо гнили над ребрами сотни новых сердец вырастают и все они делают первый вдох одномоментно. — Давай потом поговорим завтра. Я хочу с тобой быть. Так сильно хочу. Ничего другого не хочу. Надоели разговоры.

Я речь подготовил длинную. Давно, а сегодня модифицировал ее.

Но это вообще неважно. Наоборот, правильно, завтра поговорим или потом. Все решено уже на самом деле, если она меня хочет.

Алиса нежится губами ко мне, вздыхает мне в рот. Лицо ее в клешни свои аккуратно беру и подливаю масла в огонь по чуть-чуть. Шавка способен сдерживаться.

Потом все к чертям летит. Она мне затылок царапает со стоном, и рассудок мой с троса срывается, грузовым лифтом вниз мчит.

Просит меня в спальню пойти. Несу ее туда, за рот цапая. Она улыбается, и я пережимаю ей бедро спелое. Стопорюсь, хоть она не злится.

На кровати Алиса стаскивать с себя одежду начинает. Я футболку стягиваю, а потом зависаю. Наблюдаю, как она быстро руками везде проходиться. Голой полностью остается. Сама. На моей кровати. Здесь.

— Ч-что-то не так? — приподнимается она на локтях, и одну ногу другой дергает.

Все так. Все, блядь, так. Просто закоротило в мозгах.

Планирую по полной ее сначала обслужить, и последовательность выдержать.

Оно все наоборот получается.

Лижемся, по покрывалу катаемся, кусаемся. Она в себя мой стояк направляет. Я, как электрическим проводом обжаренный, в нее влетаю.

Расходимся на такую мощь, что я от хлюпов последние атомы башки своец теряю.

Она горячая, мягкая. Потом влажная, пропарилась потом от меня. Мышцы у меня друг друга зажрать хотят, такой напор выдаю.

В какой-то момент ее целиком вжимаю в себя, и вот так на себя дергаю, а она ничего поделать не может. Нам с ней нравится такое. Она от беспомощности всегда мочить мне член пуще начинает. И я тогда самый на пик кайфа взлетаю.

Дает мне стоны свои выпить. Вокруг члена невольно сжимается и контролировать себя не может. Перекатываемся опять по кровати после разрядки. Напоминаю ей с каждым поворотом, что она навсегда моя только.

Потом я ей руки развожу и наконец-то насладиться загорелым телом вдоволь могу.

Спускаюсь губами к груди. У меня с ней особенные отношения. Доверительные. Сиськи мои родные, охуенные, и они все — мои по праву. Я их ласкаю, облизываю — они слушаются. Соски торчат. Слегка наказываю их, они румянцев заливаются, послушно в рот проскальзывают. Призывно колышатся, когда трусь и зверею немного. За мурашками прячутся, а я следы своих губ везде пропечатываю. И просто носом окружности пропахиваю, как сладко пахнут они…

— Вася?

Поднимаю голову, Алиса вся взмокшая выше пыхтит:

— Я еще тут, не забыл? Ты… от них живого места не оставишь.

Довожу ее потом до задушенного мычания в подушку.

Даю передохнуть Алисе немного. Копошится у меня в волосах, как обезьянка, пока я планшет проверяю.

Показываю, что мне на Петренко слили. Она хихикает. Я в космос пружиной на сердце вылетаю и обратно, сгорать в земной атмосфере. Еще хочу дизайн спорткомплекса ей показать, но не сегодня.

Она на боку лежит, на меня смотрит, когда я за охуевшую администрацию поясняю, размахивая руками. Она многих депутатов знает, так или иначе, поэтому вдвоем проходимся по ним катком.

Потом придумываем, что с зданием возле музея делать. Алиса немного скована, так как я полным козлом был, но я растормошу ее еще.

Притаскиваю нам воды, алкоголя. Себе — икру с хлебом. А ей конфеты. Благо, одна коробка нашлась. Нужно заказать всякого потом для нее и малого.

Алиса на мое поедание бутерброда глядит заинтересовано.

— Хочешь? — предлагаю, прожевав нормально.

Смеется, и в подушку утыкается. Видимо, мое поглощение пищи не очень элегантное, как и сам бутерброд.

— Не смейся над стариком.

И шлепаю ее добротно по аппетитной попке, что боковым изгибом ко мне повернута.

У меня роговицы глаз льдом закупоривает. Тошнота мохнатым валуном прокатывается до горла. Смотрю на зарумянившуюся кожу и не могу поверить, что я только что это сделал.

Глазами впитываю ее лицо, но она… не расстроена и не сердится. Ногами перебирает слегка, и упирается виском в ладонь полусогнутой руки.

— Прости, Алиса, я не думал вообще, — быстро наваливаю, от паники, скорее всего.

Она хмурится задумчиво. И, блин, только сейчас, видимо, понимает.

То есть, я еще хуже сделал. Она даже не восприняла это как сравнение. Она не вспомнила тот ужас.

— Ты чего? — заикается Алиса. — Я… я не… у меня нет травмы на всю голову. Это же… другое совсем. Просто шлепок.

Глава 47 КУЛАК

Отбросив остатки еды в тарелку, полирую румяную окружность ладонью.

— Забей тогда. Я… дебильно вышло, пиздец. Не хотел. Не хотел тебя задеть, ни так, ни по-другому.

Она губу закусывает, и избегает смотреть прямо. Но потом опускает взгляд на руку мою, что гладит отпечаток шлепка.

У нее соски торчат, отсюда вижу. Сглатываю судорожно, потому что… всегда тупизной считал все эти игры постельные. Бесполезным детским садом. Что-то сейчас многое кажется… правильным что ли.

Но сам сказануть не рискну. Она зарделась вся. Хочу между пухлых губок ее залезть и просечь насколько потекла. Жаль, лезть не буду.

Да, ее повело. По дыхалке и движению ног считываю.

Алиса еще одну конфету разжевывает и спрашивает:

— Тебе грудь, получается, моя нравится?

Мацаю бедро ее, хорошенько так. Чтобы прочувствовала. Руку бы свою теперь оторвать от изгибов.

Давно так не веселился, вообще-то. Как вопрос этот услышал. На самом деле, наверно, никогда.

— Нравится? Ты гонишь, Алиса? Нравится, епта. Торчу на них, считай. На сиськах твоих.